— Успокойтесь, мы Вам не причиним зла, — было видно, как её пальцы нервно теребят кромку фартука и мелко подрагивают губы, словно она собирается заплакать, но никак не может решить, — вдруг слёзы нас разозлят?
— Вы… вы военные?
— Нет, обычные люди, живём неподалёку. Просто мы искали друзей, и заметив ваш хутор, решили заехать, узнать, может нужна помощь?
Через полчаса разговора нам удалось кое-что узнать о перестрелке. Стрелять, по словам семидесятилетней Виды, начали под утро, часа в три, половине четвертого. Воевали долго, почти до восьми часов утра, правда с небольшими перерывами. Потом гремели взрывы, а немного позже, проезжавшие мимо хутора военные, застрелили собаку, сидящую у будки. На вопрос, какие были машины, Вида не ответила, сказала, что не разбирается, — «большие такие, зелёные». Мяшкис, так звали старого пса, скоро превратился в «эту нечисть», (при этих словах Вида перекрестилась) и укусила её мужа, Витаутаса. Собаку зарубили топором, а муж, перевязал руку, накрепко приказал жене не плакать и, упаси Бог, его не искать. Взял ружьё, старую лопату и ушёл в лес. Вида правда не послушалась, весь день его искала по лесу, но ничего не нашла, хоть выстрел и слышала. При этих словах она не выдержала и расплакалась.
— У вас есть кто нибудь из родных? — Айвар посмотрел на женщину, — давайте к ним отвезём. Дети?
По словам Виды, родственники уже поумирали, а дети выросли и разъехались. Дочка уехала в Англию, сын работал в Ирландии, виделись с ними редко, разве что на Рождество, в гости приезжали. Ехать с нами, она категорически отказалась, когда начали её уговаривать, она распрямила спину и твёрдо сказала:
— Нет, сынки, останусь я здесь. Это мой дом, продукты еще есть и мой старый кот Райнис, — как нибудь переживём. Тут я жизнь прожила, двух детей вырастила и умру тоже здесь. Езжайте, храни вас святая Мария.
Уже отъезжая от хутора я, словно почувствовал её взгляд и оглянулся, — на пороге своего дома, стояла Вида и крестила нас в спину.
Вернувшись на дачу, у ворот встретили Дока с Алексеем Сираздиновым. Они приехали немного раньше нас и теперь о чём-то весело разговаривали с одним мужчиной, которого вчера видел на собрании, — один из «бизнесменов», с зиг-зауэром на пузе. Мы поздоровались, с Лёшкой и раньше встречались, — несколько раз виделись на соревнованиях, изредка пересекались по работе и на байкерском шоу, куда он приезжал на шумном Харлее, со своей подружкой по имени Лина. Надо сказать, он здорово постарел с тех пор и выглядел старше меня, хотя ему сейчас лет тридцать, не больше. Седина на висках, глаза потускнели и превратились во что-то изумрудно-черное, да и сам закостенел, что-ли, видно трудно ему пришлось.
Док посмотрел на наши хмурые лица, но ничего не спросил, начав рассказывать про случившийся днём казус. Оказывается, один из дачников, когда тёща окончательно допекла, своими придирками, хватанул водки, для храбрости и начал гонять её по всем дачам, стреляя вдогонку из ружья, с криком «зомби!». Естественно, на такие крики, по этой вредной бабе, начали стрелять и соседи, — еще бы, зомби в посёлке, да еще живчик! Слава богу, не убили, правда один из стрелявших впепил ей, в филейную часть, заряд птичьей дроби, которую Док и выковыривал, вплоть до нашего приезда. Мужику дали по шее, но так, слегка, — трудно бить человека, когда умираешь со смеху.
Док взяв меня за плечо и отвёл в сторону:
— Что случилось, Роберт? С вояками проблемы?
— Нет, потом расскажу, сейчас настроение не то.
Словно по заказу, опять выскочил этот толстяк Видмантас, бросился почти на грудь Доку и смотря снизу вверх начал кричать:
— Вы видели? Знаете, что сегодня произошло? Это еще хорошо, что эта женщина не пострадала! А ведь могли быть жертвы! Я всегда говорил, что оружие надо хранить исключительно под строгим надзором! Это анархия! — он махнул рукой в мою сторону, — Мы, слава Богу, живём в демократической стране и таких эксцессов, опасных для окружающих, не должно быть!
Зря он вышел, ей богу зря. Сидел бы лучше дома, от греха подальше, потому, что мои восемьдесят килограммов трудно остановить, особенно если телу придать нужную скорость.
— Робби, вот скажи, какого, такого хрена ты мне эту работу подбросил, а? — Док стоял рядом и сурово меня разглядывал, хотя в глазах прыгали весёлые чертики, — Вот знаешь, можно подумать, мне больше и заняться нечем, как лечить этому жирному идиоту сломанную челюсть и руку, — он всплеснул руками и продолжил, — вейз мир, — один поц шмаляет по теще, словно по уткам; другой, — шлёма, ни разу не подумав, делает мне немножечко работы, хотя с голоду не умираю! Оно мне надо, вот таких гешефтов, а? Робби, если вы хочите пострелять, так у нас есть небольшая мигрень с Клиникой, если забыл.
— Уйди, Док, не изображай Фиму, — я хмуро глянул на его улыбающуюся физиономия и обвёл взглядом здесь собравшихся. Аста стояла рядом и чтобы не засмеяться, кусала губы, — подумаешь, нашли проблему, радуйтесь, что эту сволочь на месте не пристрелил.
— Суд Линча это хорошо, надо было его застрелить, а не размазывать по асфальту, он между прочим и так в плохом состоянии, — Лёшка посмотрел на меня, — я имею ввиду асфальт, а не этого жирдяя.
— Ладно, парни, — Док поднял руки, — мир. Идём пообщаемся про Клинику, там есть о чем подумать. Аста, золото моё, ты ведь сделаешь, старому доктору, чашечку зелёного чая?
Девушка фырнула и ушла на кухню, где, судя по звукам, уже орудовала Ленка. А мы собрались на веранде, положили лист бумаги на стол и начали обдумывать ситуацию.